В свои двадцать пять лет Алексей сполна хлебнул взрослой жизни. Семья была не из богатых, ему приходилось работать вместе с отцом. Кое-как окончив школу и местное ПТУ, Леша пошел на завод. Ему доверили лишь перевозку изделий от цеха к цеху, но пока за это платили, ему было все равно, что делать. В то лето стояла ужасная жара, пар от раскаленного металла плавил воздух. В кабине грузовика было жарко и душно. Алексей с трудом держал руль, маневрируя между лесами, которые поставили для возведения нового корпуса. Машину он водил хорошо, но пот застилал лицо, а руки скользили по грубому пластику руля. Резкий крик одного из рабочих словно вывел юношу из состояния оцепенения. Дальше события казались ему кадрами из очень плохого триллера. Трос, на котором висела металлическая балка, лопнул, и вот она, подобно комете, неслась прямо на него. Жизнь не стала проноситься перед глазами. Перед глазами Леша видел лишь безысходность. Он не успеет выбраться из машины, а если и успеет, то его придавит бревнами. Раздался скрежет металла, машину несколько раз перекинуло, кто-то кричал. Алексей проваливался в пустоту.
Его разбудили громкий плач матери и голос отца, почему-то такой тревожный и обеспокоенный. «Неужели с работы, — подумал Леша, — Наверняка будут требовать деньги за разбитую машину. Стоп. Машина. Что случилось?». Он хотел резко встать со своего любимого дивана и все прояснить, но что-то явно было не так. Голова болела, да это и не удивительно. Алексей моргнул. Еще раз и еще. Все вокруг оставалось по-прежнему черным. Неужели сейчас вечер? Он хотел потереть глаза, прогнать темноту, но слабая рука нащупала бинтовую перевязку вокруг всей головы. Да что же это такое?
— Леша, Лешенька, ты меня слышишь?, - Мамин голос срывался на каждой букве, — Все будет хорошо, слышишь? Ты только не бойся, сынок, я рядом, папа рядом, мы с тобой.
Судя по тяжелому дыханию отца, Алексей понял, что тот тоже с трудом сдерживает слезы. Онемевшими губами Леша едва сумел произнести: «Что случилось?». Ответа долго не было. Было слышно лишь тепло маминой руки и то, как она пытается пересилить слезы, что бы что-то сказать.
-Глаза. Не будешь видеть. И ноги. Они. Все. Никак больше – Мать произнесла это как приговор. Она словно боялась говорить это вслух.
Мысли начали путаться в голове Леши. Машина, балка, страшная боль, шок, ужас. Все становилось на свои места. Разве с ним могло такое случиться? Почему с ним? За что? Он же, такой молодой и симпатичный, и с Юлькой, его девушкой, вот-вот годовщина отношений. Кому он теперь нужен такой? А потом наступила тишина. Мысли ушли, боль ушла, осталось только сказать это вслух.
— Я не хочу жить.
Грубый смешок раздался где-то слева от него. На соседней койке лежал водитель крана Дмитрий Михайлович. Балка потянула за собой и весь кран. Теперь Михайлович, пожилой мужчина, еще и инвалид. Кости-то ему собрали, но вот на ноги поставить никогда не смогут. Как оказалось, они с Лешей получили самые страшные травмы во время аварии.
— Жить он не хочет, щегол. За тобой вон и мамка с папкой пришли. Мне-то вот помирать пора, видать. Любка то моя, жена, говорила мол, сдался тебе завод, иди дачу копай, денег всех не соберешь.
Алексей молчал. Мысль о том, что он не увидит больше лиц родных, цвет весны и неба сводила его с ума. Дни слились в одно сплошное черное пятно. Выписывать его не торопились. Единственной его связью с миром был Дмитрий Михайлович, который рассказывал ему истории из своей молодости. Иногда Леша слышал, как он тяжело дышит и, кажется, пытается двигаться, но, увы. Повязку с головы вскоре сняли. Мама каждый раз плакала, когда приходила. Безжизненный взгляд пугал ее и расстраивал. Отец работал в две смены, чтоб позволить приобретение протезов на ноги для сына. Алексей ужасался мысли о том, какой же он обузой стал для родителей, но его бессилие страшило его еще больше. Михайлович все тише говорил с каждым днем. Было ясно, что выздоровление для него очень сложно в таком возрасте.
Спустя месяц Алексея перевели из интенсивной терапии в другую палату. Девочка медсестра хлопотала над ним и однажды принесла конвертик с запиской. Дмитрий Михайлович попросил дежурную записать его сообщение Леше. В сообщении была лишь радость и позитив, пожелания скорейшего выздоровления и ободрения, длинные рассказы о путешествиях, совершенных в молодости Дмитрия. Алексей попросил медсестру, чтоб та помогла ему написать ответ. Так они стали общаться друг с другом. Михайлович стал Леше вторым отцом, он вытащил его из пучины отчаянья и безысходности. С каждым днем Алексей все лучше и лучше держался на протезах и уже ориентировался в палате на ощупь.
Однажды утром, ожидая Аню, свою медсестру, Леша уже продумывал, что бы рассказать Дмитрию Михайловичу сегодня. Аня зашла тихонечко. Было ясно, что что-то не так.
- Аня, почитаешь мне мое письмо?
Аня всхлипнула. За то время, что она работала своеобразным «почтальоном», она прониклась историями их жизни и всегда сама с упоением читала ответы.
- Нет. Не почитаю. Письма. Нет его сегодня.
Недоумение охватило Алексея. Не может быть. Как так?
- Дмитрий Михайлович чувствует себя хуже. Его перевели в реанимационный.
Душа трепыхнулась и упала.
- Только вот, еще просили передать, что у вас завтра последняя операция.
Алексей пожал плечами. Все равно, опять будут глаза латать. Толку то, только деньги отцовские тратим. Мама, пришедшая после работы к сыну, казалось, была чем-то взволнована и немного обеспокоена, говорила то-то о завтра, об операции и даже о том, что в следующее лето поедем на море всей семьей. Леша молчал. Он слушал вполуха. Он беспокоился за своего товарища и единственного друга. Остальные друзья, так же как и Юля, отвернулись от него в первые же дни после аварии.
Операционный стол. Как часто за последние полгода он побывал на нем. Все равно. Алексей расслабился и провалился в сон.
Интересно, сколько же он спал? На глазах снова повязка. Бесполезная вещь. Зашел доктор. Велел не снимать повязку три дня. Мама опять плакала. Аню сменила другая медсестра. Она ничего не знала о письмах и ничего не слышала о том, чтоб Леше что-то приносили или передавали. На второй день глаза начали болеть и чесаться. Хотелось моргать и распахивать их пошире. Странное чувство. Тугая повязка не позволяла даже слегка приоткрыть глаз. В день снятия привязки прибежала Аня. Она плакала и не могла связать и двух слов. Сказала, что ей велено снять повязку и продезинфицировать оперированную область.
С первым же снятым бинтом стало ясно, что-то изменилось. Второй, третий бинт. Как же больно глазам. Резкая полоска света ворвалась в мозг и перевернула черный мир с ног на голову. Что за чудеса? Леша поднял голову и прищурился. Перед ним на фоне окна стоял силуэт миниатюрной девушки с, кажется, каштановыми волосами. Неужели это Аня? Неужели это свет? Неужели я вижу?
Аня, стиснув зубы произнесла сквозь слезы: «Дмитрия Михайловича больше нет. Именно поэтому ты перестал получать письма. Он написал одно, последнее, за день до своей смерти. Можно я прочитаю?». Алексей, находясь в состоянии прострации, не нашелся что ответить, лишь слегка кивнул.
В конверте лежал листик с одной единственной строчкой: «Не новые, но повидали полмира. Носи на здоровье!»
